Вторая жена - Страница 41

— Ваше высочество, это значит дать женщинам чересчур легкую задачу в жизни, это значит еще шире отворять дверь суеверию, вере в воображаемый мир духов, во власть сатаны, к чему женщины, к сожалению, и так очень склонны.

Послышался стук сдвинутого стула и смущенное покашливание, между тем как молодая женщина, только что говорившая так смело, сохранила невозмутимое спокойствие. Против нее сидел ее муж, рука которого, лежавшая на столе, играла кофейной ложечкой. Наклонив голову, он исподлобья, ни на минуту не отрывая глаз, смотрел на покрасневшее лицо жены, исключительно обращенное к герцогине. Выговорив последние слова, она случайно взглянула в его сторону, глаза их встретились, и ее взгляд был так холоден, как будто он ей был совершенно незнаком. Яркая краска бросилась ему в лицо, он швырнул на стол кофейную ложечку, что вызвало улыбку на прекрасном лице герцогини.

— А! Барон Майнау, это вас волнует?.. Какого вы мнения об этом? — спросила она его ласково-вкрадчивым голосом.

Его губы сложились в горькую, насмешливую улыбку.

— Вашему высочеству хорошо известно, что женщины, которые верят в колдунов и привидения, имеют для нас соблазнительную прелесть, — возразил он своим небрежным тоном. — Женщина обворожительна в своей беспомощности и боязни, мы привлекаем ее, как ребенка, в наши покровительственные объятия, и тут является любовь. — Глаза его приняли мрачное выражение и устремились на жену. — Между тем как от мудрой Афины Паллады на нас веет ледяным холодом, и мы отвертываемся от нее.

Неужели это была та женщина, которая в день свадьбы, бледная и расстроенная, подобно ангелу смерти, промчалась мимо ехавшей невесты?.. Горделивое торжество сияло теперь на этом прекрасном лице, и это выражение сообщало ему необыкновенную привлекательность.

— А вы? — обратилась она к священнику, сидевшему против нее со сложенными на груди руками: при звуке ее голоса он точно пробудился от глубокой думы; казалось, герцогиня собирала все свои войска против молодой женщины, осмелившейся думать самостоятельно. — Разве у вас нет оружия против антихриста в прекрасном женском образе? — спросила она почти шутливо.

— Ваше высочество, благоволите вспомнить, что я не охотник до таких прений за кофейным столом, — возразил он сурово; он вдруг превратился во всемогущего духовника, который держал в повиновении эту высокорожденную душу. — Оставим пока все это и удовольствуемся тем, что баронесса Майнау, в сущности, не отрицает вмешательства невидимого мира в нашу действительную жизнь.

Он снова хотел прийти ей на помощь — ей стоило только утвердительно нагнуть голову, и борьба была бы окончена; но в таком случае ей пришлось бы лгать и принять протянутую ей руку священника. Она никак не могла согласиться на это и потому во второй раз сегодня отвергла ее.

— Это вмешательство невидимого мира в действительность я, конечно, отрицаю, — сказала она несколько дрожащим голосом, причем сидевшая рядом с ней фрейлина с шумом отодвинулась. — Я не верю в чудеса и небесные явления, как учит тому церковь.

Зловещее глубокое молчание последовало за этими словами; прекрасная герцогиня будто окаменела, ее глаза с томительным беспокойством, почти со страхом, останавливались попеременно то на Майнау, то на его молодой жене. Он только что высказал, как ему противны женщины самостоятельные, с холодным пытливым умом, но эта женщина не походила на щитоносную Афину, — она скорее казалась детски наивным существом, которое с сильно бьющимся сердцем, краснея и бледнея под влиянием своих убеждений, высказывало их нежным, мелодическим голосом.

Герцогиня не могла видеть выражения лица Майнау: он сидел вполоборота, сохраняя то небрежное спокойствие и хладнокровие, в которое он обыкновенно драпировался, так что казалось, вот-вот он, равнодушно пожав плечами, насмешливо скажет: «Пусть ее себе говорит, — какое мне до того дело?»

— Ваши воззрения так чужды строго верующему христианину, баронесса, что я нахожу прения по этому предмету неприличными теперь ни по времени, ни по месту, хотя я уверен, что победа осталась бы за мною, — прервал священник эту мгновенную тишину своим глубоким симпатичным, хотя несколько тихим голосом; он должен был ответить ей, так как она принудила его к тому. — Оставляя в стороне Священное писание, позвольте напомнить вам изречение одного из великих писателей, который говорит устами своих мудрствующих героев: «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам».

— Это правда, но я под этим не подразумеваю таинственной силы природы. Большая часть людей до сих пор думает, что в природе нет ничего непостижимого, над чем можно было бы задуматься, потому что они могут все видеть, слышать и понимать, а что в этом-то и состоит чудо, — им и в голову не приходит. Разве не чудо та жизненная сила, заставляющая произрастать из земли пеструю чашечку полевого цветка?..

Священник смотрел на нее с тем же выражением на лице, с которым он уже раз сказал ей сегодня, с мольбой во взгляде: «Вы противоречите себе, баронесса!»

— А вы забываете основателя вашей церкви, Лютера, который не только не отрицал существование духа зла, но даже утвердил веру в могущество его враждебной силы на земле? — сказал он, как бы умоляя.

— В нашем веке он не только запустил бы в него свою чернильницу, но и могучее перо свое обратил бы против порождения человеческой фантазии, — было ее ответом.

— Довольно, довольно! — воскликнул гофмаршал вне себя, протягивая руку, как бы приказывая молодой женщине замолчать. — Ваше высочество, простите, что за моим столом вам приходится слышать такие противорелигиозные мудрствования, — обратился он со зловещим спокойствием к герцогине. — Баронесса Майнау воспользовалась уединением Рюдисдорфа, чтобы предаться научным занятиям, которые своею ничтожностью напоминают о своем происхождении — занятия при хлебе и воде.